купальщиками и купальщицами, отделяла от мира огромная ржавая труба диаметром не менее метра. Летом к ней невозможно было прикоснуться — горячо. Шагнув в воду с пляжного берега, даже высокий человек моментально погружался в воду по грудь. Ну а обычный ребенок уходил с головкой. Зато проплыв по направлению к центру лужи метров двадцать, купальщик достигал острова. На нем ребенок лет десяти уже мог стоять в воде по колено. Но долго стоять на острове тоже не выходило: ноги довольно быстро утопали в иле. Во время заплыва на остров важно было не наткнуться на угловатые железки, торчащие из дна лужи.

Иногда на пляж приходили девчонки. Одной из купальщиц я даже помог доплыть до острова, а потом подарил ей портретик Гагарина, предназначенный для ремешка часов. Ну, как помог? Просто плыл рядом и следил, чтобы она не утонула. Честно говоря, мне очень понравилось быть ее водным проводником. Когда мы достигли острова, она схватила меня за руку и задрожала. Ее рука была белая, холодная, покрытая гусиной кожей. Все время, пока мы торчали на острове, она сжимала мой локоть. А мне было приятно, что она боится и что я — единственная ее «соломинка» посредине этого черного страшного пруда, в котором каждое лето кто-нибудь тонул.

На пляже девчонки обычно сидели отдельно от нас, но потом — слово за словом, шутка за шуткой — мы объединялись в одну компанию.

Вообще, конечно, пруд был не нашей вотчиной. Он скорее находился в зоне влияния пацанов с Балаклавского проспекта, но все-таки это место считалось как бы общественной нейтральной землей. Сюда приходил народ и с Каховки, и с Балаклавы, и с Одесской, и с Керченской, и даже с далекой Азовской.

На пляже мы курили собранные по округе и в подъездах бычки. Иногда я по просьбе своих корешей читал с выражением оду окуркам:

Во рту — говно, курить охота,

А денег — только пятачок,

но вдруг в углу находит кто-то

полуистоптанный бычок!

И крики радости по праву

Из глоток жаждущих слышны.

Я вам пою, пою вам славу

Бычки, окурки, долбаны!

После прочтения я кланялся. И все ржали.

— Знаешь, чем отличается долбан от бычка? — спросил я девушку, которая плавала со мной на остров. — Бычок — это притушенный окурок, а долбан — это самокрутка, набитая табаком, ссыпанным из разных окурков. Поняла?

Она выпустила изо рта облачко дыма и задумчиво на меня посмотрела. Мне показалась, что моя попытка блеснуть эрудицией не произвела на девчонку никакого впечатления.

Керченская

Я шел из гастронома, расположенного неподалеку от перекрестка Керченской и Каховки. В гастрономе я купил кусок мяса. Ритуал покупки состоял из нескольких действий. Сначала надо было отстоять очередь в отдел «Мясо», а потом — очередь в кассу. Затем с чеком подойти к отделу «Мясо» и получить кусок мяса, завернутый в бежевую жесткую бумагу, нашпигованную мельчайшими опилками. Пока мы стояли в очереди за мясом, можно было послушать и рассмотреть весь магазин.

Магазин представлял собой огромный облицованный кафелем зал. Каждый удар топора мясника, который рубил мясо, эхом разносился по этой кафельной пещере. Торговый зал не был загроможден товарами, поэтому глухое эхо отскакивало от кафеля многократно. Четыре кассы располагались в самом центре магазина в виде креста. Полные кассирши в белых халатах, надетых поверх вязаных, как правило, фиолетовых кофт, сидели спина к спине. Довольно часто кассирши сидели в серых пуховых платках, накинутых на плечи. Некоторые кнопки их кассовых аппаратов были заклеены пластырем, а на вертикальные ряды кнопок для выбивания сумм с двумя и тремя нулями были надеты предохранители — крышки от футляров зубных щеток. Футляр от зубной щетки защищал от страшной беды — случайного пробития крупной суммы.

Прилавки располагались вдоль стен и окон. В отделе «Рыба» красовались причудливо выложенные из консервов «Сельдь иваси» пирамиды, в отделе «Овощи-Фрукты» возвышались пирамиды из прозрачных литровых банок «Икра баклажанная». В отделе бакалеи ничего не возвышалось и не красовалось. В отделе «Воды» торчали два конусообразных сосуда с краниками на острие. В одном краснел томатный сок, в другом золотился яблочный. Около конусов находился прибор для мытья граненых стаканов. Мытье стаканов было очень быстрым, так как желающих выпить соку было много. После поворота специального рычажка под пластиковым куполом начинал бить миниатюрный фонтанчик. Продавщица ставила стакан прямо на фонтанчик, и струя смывала красный налет со стенок стакана. Грязная жидкость стекала непонятно куда. Сифилиса, герпеса, гриппа любители сока совсем не боялись. Да и не болел никто толком. В томатный сок покупатели всегда добавляли соль, которая стояла рядом в полулитровой баночке. От постоянного макания ложечки соль была розовая и твердая. Поэтому иногда ее приходилось долбить ложечкой.

Продавщица отдела «Воды» обычно стояла в гигантской меховой шапке. Кассирши тоже сидели в меховых шапках. И женщины из очереди тоже красовались своими шапками — одна другой больше. Мужчины же стояли либо в бобровых и нутриевых ушанках, либо в каракулевых пирожках, либо в «гребешках», таких вязаных полупилотках с острием посредине. На некоторых гребешках было написано «ЦСКА» или «SKY». На верхние части тела были надеты болоньевые куртки. Или дубленки. Или шерстяные пальто. На ногах у некоторых избранных пестрели дефицитные «луноходы».

Уборщицы ходили в синих халатах и платках. Платки они завязывали узлом на затылке так, чтобы ткань закрывала уши. На их ведрах всегда красовался инвентарный номер, намалеванный весьма небрежно, и болталась черная тряпка. Они ставили ведро на кафель таким образом, чтобы резкий звук от соприкосновения ведра с кафелем разлетался по всему магазину, заставляя покупателей вздрагивать. Потом они отпускали ручку ведра, и она падала на край ведра с еще более резким звяком. Если во время мытья кафельных полов покупатели не расходились перед надвигающейся шваброй, уборщица тыкала ей прямо в «луноходы» покупателей.

В магазине работали подсобные рабочие. Как правило, ими были отсидевшие, либо спившиеся, либо отсидевшие и спившиеся одновременно мужики. Мы видели однажды, как один из них выскочил из подсобки в зал, понесся по нему с диким воплем, потом рухнул на пол и мелко затрясся, будто к нему подключили электрические контакты. Изо рта у него повалили хлопья пены. Другой рабочий зачем-то стал ему совать в рот доску от ящика из-под марокканских апельсинов. Женщины в этот момент охали и покачивали своими циклопическими шапками.

Мясник рубил говяжью тушу на круглой плахе, затем выкладывал на металлический лоток куски и выносил это дело на прилавок. Покупатель выбирал себе обрубок